закрыли. Были планы отремонтировать и впустить сюда какие-нибудь организации и учреждения, в том числе, как водится в таких случаях, стоматологический и гинекологический кабинеты, наиболее насущные для окрестного населения, но что-то не увязалось, здание из года в год стояло пустым и уже не подлежало ремонту. Получилась типичная московская заброшка, отрада окрестных подростков, которые проникали сюда через дыру в заборе.

Зачем подростки лазили в эту заброшку, что их манило? Да уже то, что тут нет взрослых. Везде взрослые – дома, в школе, на улице, в транспорте. А тут их нет, можешь делать что хочешь. А еще в каждом заброшенном здании есть какая-то таинственность. Остатки прежней жизни. Тут были веселые рисунки из мультфильмов на стенах. Старые столы, стулья, разломанные кровати. Не снятый с пола ковролин в одной из комнат с большим темным пятном в углу. А в другой комнате доски, которые интересно отодрать. Вдруг там что-то. Вряд ли деньги или клад, но – что-нибудь. Хотя бы голова маленькой куклы или кузов игрушечного крошечного грузовичка. Этих голов и кузовов полно на любой детской площадке, но неужели не ясно, что у голов и кузовов, найденных под половицами, намного больше значения, чем у обычных. А монетка кажется настоящим кладом. Не важно, что на нее ничего даже и не купишь, настолько мелкая, важно, что тебе – повезло.

Манит то, о чем дети не думают, но чувствуют не хуже, а то и острее взрослых, которым это чувствовать некогда: дух отчуждения, дух оставленности, дух ничейности. И дух смерти. Он витает в каждой заброшке, где были люди и где от них что-то осталось. Будто люди все разом умерли. Они умерли, а это все осталось и никому не принадлежит. В том мире, за стенами и за забором, все кому-то принадлежит. Ничего нельзя тронуть. А здесь можно что угодно чертить на стенах. Можно доламывать столы и стулья. Говорить любые слова, и пусть девчонки возмущенно визжат. Хотя нет, нынешние не визжат, они и сами сыплют этими словами без всякого стеснения.

Это мир после мира, жизнь после жизни, иное измерение. А если стащить в одно место все столы, стулья, останки игрушек, бумажные рисунки со стен, дырявую занавеску с окна, получается подобие жилой комнаты, которая всем кажется очень уютной. Все прочие жилые помещения, в том числе твоя собственная комната в родительском доме, – готовые. Там сделано все так, как другие хотели, а тут мы устроили так, как хотим сами.

Особенно хорошо здесь, когда наступают осенние холода, – теплее, чем на улице, и сухо.

Но однажды дети, подростки от 12 до 14 лет, пришли и увидели, что их владения разграблены. Нет двух столов, исчез коврик, еще что-то.

– Бомжи, – сказал всегда все знающий Данила.

– Какие бомжи? – спросила Лада, которая тоже все знала, но для Данилы иногда притворялась незнающей, потому что ему это нравилось.

– Обычные, – сказал Леня, который меньше знал о жизни, потому что был занят своими мыслями, но умел показать, что знает не меньше Данилы. – В подвале, наверно, устроились.

– Посмотрим? – предложил Данила. Ему не хотелось смотреть, но хотелось показать себя смелым. Он надеялся, что Лада и Леня откажутся.

Но Леня охотно согласился:

– Посмотрим. И отберем.

– Не надо, – испугалась Лада. – Они не отдадут. И они страшные, заразные.

– Это точно. – Леня поспешил поддержать Ладу. – Пусть пользуются, нам все равно тут больше нечего делать. Что мы, маленькие, что ли?

Данила одним ударом ноги доломал трехногий стул, чтобы показать, что уж кто-кто, а он не маленький. А Леня схватил детский столик и со всего маха ударил им в стену, тот рассыпался. А Лада смахнула с подоконника пластиковую вазу с бумажным цветком, который она туда и поставила. Они крушили, доламывали свое обиталище, обесчещенное чьим-то набегом и воровством, они сразу же охладели к нему, разорили все, что смогли, и больше сюда никогда не возвращались. Детство кончилось.

14

А в подвале и впрямь устроились бомжи, и среди них был Эрих.

Но по порядку.

Эрих пригласил в тот вечер Жюли к себе домой. Нет, сначала она пригласила его к себе. Сказала, что дома у нее мать, но на нее можно не обращать внимания. Мать будет ругаться, гнать, не верь, не выгонит.

– К тебе же все равно нельзя – жена.

– Какая жена?

– Твоя.

– У меня нет жены.

– Разве? А у кого есть?

– У многих.

– Опять я напутала. Точно помню, что ты говорил, что женат. Или не ты говорил?

– Не я. И меня зовут Эрих.

– Подкалывешь? Я сама помню. Тогда что – к тебе?

– Ко мне.

И они пошли к нему. Жюли осмотрелась и сказала:

– У тебя омерзительно чисто. Даже хочется помыться. Можно?

– На здоровье.

– Если хочешь, можем вместе. Все равно к этому идет, я же вижу.

Эрих чувствовал приятное бесстыдство и с удовольствием принял предложение.

Все было так, будто не в первый раз. Они были еще не пьяные, но уже без стеснения.

– Смотри, смотри на меня, – говорила Жюли. – Хочу, чтобы ты видел, как тебе повезло. Ты тоже ничего, хотя сейчас обижу – ты плебей. По всему видно. И телосложением плебей, хоть и красивый плебей. Ты кто вообще? Кем работаешь?

– Охранником был, – бормотал счастливый Эрих.

– Доехала. Банкир, актер, чемпион России по плаванию, теперь охранник. Зато для них я была очередная, а для тебя единственная. Ведь так?

– Так.

Потом они сидели, завернутые в большие полотенца, выпивали, разговаривали, смеялись. Потом пошли в спальню.

Утром Жюли страдала, ругала Эриха, себя, весь белый свет, но поправилась и опять залучезарилась. А Эрих чувствовал себя удивительно бодро.

– Вот что значит нетраченный организм, – завидовала Жюли.

Эрих сходил в магазин, веселье продолжилось. Он показал ей свое мастерство стрельбы, Жюли захотела попробовать. Ей очень понравилось. Спросила:

– А зачем тебе это?

– Надо, – ответил Эрих.

– Ты не маньяк? Форма эта, пистолет, по ночам бродишь.

– Готовлюсь.

– К чему?

– Ко всему.

– Это правильно. А я ни к чему оказалась не готова. Мама меня, как цветочек, как… Как живую мягкую куколку. И я своим нежным лобиком как шарахнулась сразу. И всё, мозги наружу. И до сих пор не соберу. Думаешь, я не знаю, что мне надо делать? Прекрасно знаю. Но не хочу.

Несколько дней или неделю, или больше они провели вместе. Утром подолгу спали, потом завтракали и выпивали, опять немного спали, к вечеру выходили, гуляли в сумерках и в темноте, развлекались стрельбой из пистолета по окнам. Шарики не разбивали окон, но